При написании этой главы мною были использованы архивные материалы, любезно предоставленные мне В. Е. Степановым, за что я выражаю ему свою глубокую благодарность.

Я хотел бы здесь предпринять одну из первых в нашей печати попыток собрать вместе материалы, связанные с красным террором, указывающие на его причины, характер, размах и последствия. Разумеется, отдавая себе отчет в том, что сразу это сделать трудно, так что пока– лиха беда начало.

«Научное понятие диктатуры» с ее «ничем не ограниченной, никакими законами, никакими абсолютно правилами», властью реализовалось на практике сразу же после Октября.

Были ликвидированы суд и вся система правосудия. Их заменили ревтрибуналы, которые судили на свой, чисто классовый лад, а именно на основании «пролетарской совести и революционного самосознания». К этому добавился практически не контролируемый самосуд.

Но творческая интеллигенция, даже близкая к социалистической идеологии, во главе с В. Короленко и М. Горьким, выступила против того разнузданного бесчинства, грабежа и самосуда, которые прикрывались революционными лозунгами. До закрытия Г. Зиновьевым «Новой жизни» в 1918 году и высылки в Германию М. Горький был хроникером тягостных последствий революции, толкавших страну поневоле в омут братоубийственной войны. Из номера в номер он приводит бесчисленные факты насилия, чаще всего неоправданного и бессмысленного и не останавливаемого «народными комиссарами», которые «стремятся показать свою преданность народу, не стесняясь расстрелами, убийствами и арестами несогласных с ними, не стесняясь никакой клеветой и ложью на врага», то есть на всех тех, кого им вздумается объявить «врагами» (Новая жизнь. 1918. 19 января).

Крупнейший пролетарский писатель, ставший по долгу совести летописцем революции, указывал, в частности, на весьма характерную фигуру матроса А. Г. Железнякова (того самого, что вошел в историю как глава отряда, разогнавшего Учредительное собрание), который, «переводя свирепые речи своих вождей на простецкий язык человека массы, сказал, что для благополучия русского народа можно убить и миллион людей» (Новая жизнь. 1918. 17 января).

Ближайший сподвижник Ленина В. Бонч-Бруевич, управделами Совнаркома, сразу после Октября заведовал безопасностью в Петрограде и оставил своего рода политическую летопись событий (На боевых постах Февральской и Октябрьской революций. М., 1931). Спокойно и объективно он показывает: грабежи, убийства, разбитые винные подвалы со всеми вытекающими отсюда последствиями стали обычным бытом революционной столицы, так что «для поддержания порядка в городе с конца октября (1917 г.) по февраль (1918 г.) при разгаре пьяно-погромной агитации» можно было вполне всегда рассчитывать всего лишь на латышский смольный свободный отряд, на некоторую часть егерей, преображенцев, семеновцев, несших караул в Государственном банке, на некоторые роты 2-го флотского и Георгиевского экипажей (Бонч-Бруевич В. Д. Цит. соч. С. 262).

Да и то «верными моряками» 2-го флотского экипажа командовали «сознательные анархисты» вроде упомянутого Анатолия Железнякова и его брата – алкоголика и убийцы. Один из представителей этих моряков рассказал, к примеру, как он расстрелял 43 офицера. Вскоре, однако, «упоение в бою» подобного рода достигло таких пределов, что «сознательных анархистов» пришлось разоружать и отправлять на фронт. Для разоружения был выделен сильный дежурный отряд латышей-партийцев (т. е. все тех же иностранцев по отношению к русским морякам), и «на всякий случай мы подготовили Волынский и Егерский полки, отличавшиеся в то время трезвостью, или, лучше сказать, терпимым пьянством» (Там же. С. 302).

И вот 7 декабря, то есть через 5 недель после Октября, «75-ю комнату» заменяет новый орган, более адекватный, – ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем). Этот новый орган подчинен непосредственно Совнаркому², то есть, в условиях диктатуры, непосредственно Председателю СНК.

Густая сеть чрезвычайных комиссий наряду с учреждением в армии должности политкомиссара покрывает всю Советскую Республику – в губернских и уездных городах, на железных дорогах, в морских и речных портах и, конечно, в армии.

30 августа 1918 года в Москве произошло покушение на Ленина, в Петрограде убит председатель тамошней ЧК М. С. Урицкий. 5 сентября СНК издает постановление о красном терроре¹ (смертная казнь была восстановлена еще ранее встречным декретом СНК от 11 февраля 1918 г.).

Впрочем, компенсируя «чрезвычайно ничтожное количество серьезных репрессий и массовых расстрелов белогвардейцев и буржуазии», – как это казалось наркому внутренних дел Г. И. Петровскому, – он издает приказ с весьма оригинальным изобретением: «взять значительные количества заложников» (Еженедельник ВЧК. М., 1918. №1. С. 11).

Новшество оказалось довольно эффективным, и им стали пользоваться весьма широко, почти по любому поводу, например в случае необходимости срочно произвести...«расчистку снега». Так, постановление Совета рабоче-крестьянской обороны от 15 февраля 1919 года гласит: «...взять заложников из крестьян с тем, что, если расчистка снега не будет произведена, они будут расстреляны» (Декреты Советской власти. М., 1968. Т. 4. С. 627).

Вернемся на некоторое время к вопросу о том, ради чего была создана ВЧК, а именно к ее назначению бороться «с контрреволюцией и саботажем».

Что же именно считалось «контрреволюцией»?

Декрет, восстановивший смертную казнь, считал активными контрреволюционерами «неприятельских агентов, спекулянтов, громил, хулиганов, контрреволюционных агитаторов, германских шпионов», кои все подлежали «расстрелу на месте» (Из истории ВЧК. 1917–1921. М., 1958. С. 95).

Далее этот список стал быстро расширяться: в него были включены саботажники и прочие «паразиты», причем ревтрибуналы, по указанию Наркомата юстиции РСФСР от 22 февраля

1918 года, «не связаны никакими ограничениями в выборе мер борьбы» (Собрание указаний и распоряжений рабочего и крестьянского правительства. 1918. № 44. С. 536).

Что же касается крестьянства, то оно поддержало большевиков в октябре 1917 года, но с того момента, как новая власть потребовала от крестьян сельхозпродукты (продразверстка), не давая ничего взамен, инфляция обесценила деньги, а промышленность перестала производить товары, нужные деревне, начался и крестьянский «саботаж».

Правительство вводит трудовую («хлебную») повинность. Запрещение торговли внедряет убеждение в «контрреволюционности» торговли как таковой, как буржуазного пережитка. За уклонение от декретированных форм бытия вводится жестокое преследование.

Начинается тотальный, всеохватывающий террор.

В. Бонч-Бруевич вспоминает: «Ход революционных событий ...так двигал наши общественные отношения, что считалось за наилучшее благо решительно все национализировать, начиная от крупнейших фабрик и заводов, до цирюлен с одним Цирюльником, одной машинкой и двумя бритвами–включительно, и до последней морковки в продовольственном вопросе. Всюду стояли заставы, чтобы никто не мог ни пройти, ни проехать с какими-либо продуктами, – все были посажены на паек...» (Бонч-Бруевич В. Д. Цит. соч. С. 356).

Правда, следует указать, что паек, во-первых, был разный для рабочих и для комиссаров, а во-вторых, что некоторым категориям населения он не полагался вовсе.

В отличие от буржуазных революций, устанавливавших равенство всех граждан перед законом, пролетарская революция руками руководителей установила неравенство (закрепленное в первой Конституции РСФСР 1918 г.). А именно: часть населения полностью лишалась всяких прав –«лишенцы». Ими объявлялись лица, живущие на «нетрудовые доходы», частные торговцы, служители культа, бывшие сотрудники полиции, а также «лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли» (в том числе и крестьяне, традиционно нанимавшие хотя бы одного работника для полевых работ). Причем лишение прав распространялось на всех членов семьи. С тех пор так называемое «социальное положение» становится клеймом, определяющим судьбы людей.

«Наркомсобес подтверждает необходимость лишения пайков для всех «кулацких и буржуазных элементов» деревни и города. Полученные таким образом излишки будут использованы для увеличения пайка деревенской и городской бедноты» (Правда. 1918. 27 сентября).

Произвольно раздробив общество на основе абстрактных политических принципов, правительство обрекло часть населения либо на голодную смерть, либо на безнадежный протест и восстание.

Ко всем перечисленным формам репрессий и террора осталось добавить еще одну, так же, как и система заложников, неведомую репрессивным аппаратам прошлого. Еще одним новшеством системы, которому суждено будет чрезвычайное развитие, явилось изобретение концентрационных лагерей. Эта «честь» принадлежит Троцкому.

Важно положить начало, а дальше дело пойдет само собой.

Одновременно Предсовнаркома, озабоченный размахом крестьянского восстания против Советской власти в Пензенской губернии, телеграфирует в губисполком: «...провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 50. С. 143–144).

После этого концлагерь становится наиболее подходящим местом для всех «сомнительных элементов», и эта мера узаконивается постановлением СНК от 5 сентября 1918 года (Еженедельник ВЧК. №1. СП).

Система террора и разного рода произвольных акций, вводимых Совнаркомом или даже отдельными наркомами, вызывала тревогу и протест со стороны ВЦИКа-выборного органа, призванного быть законодательным по первоначальному своему замыслу.

ВЦИК предлагает сделать запрос Председателю Совета Народных Комиссаров:

На каком основании проекты декретов и иных актов не представляются на рассмотрение ВЦИКа?

Член ВЦИКа В. А. Карелин отметил в своей речи: «Я протестую против злоупотребления термином буржуазности. Отчетность и строгий порядок в мелочах не являются обязательным лишь для буржуазной власти. Не будем играть словами и прикрывать свои ошибки и промахи отдельным, одиозным словом. И пролетарская власть, как власть по существу народная, должна идти навстречу контролю над собой. Ведь если предприятие переходит в руки рабочих, то тем самым не упраздняется же бухгалтерия и отчетность. Между тем скоропалительность выпечки декретов, часто изобилующих не только юридическими упущениями, но и зачастую неграмотных, приводят к еще большим осложнениям, особенно на местах, где привыкли принимать закон таким, каким он дается сверху» (Там же. С. 32).

Другой член ВЦИКа, П. П. Прошьян, заявил, что большевистский Декрет о печати дает «яркое и определенное выражение системы политического террора и разжигания гражданской войны».

Однако контроль ВЦИКа над Советом Народных Комиссаров осуществлялся недолго. Совнарком превратился в орган, объединявший в своих руках исполнительную и законодательную власть. После июля 1918 года все небольшевики были выброшены из ВЦИКа, и он окончательно стал простой машиной для голосования. Отчего же это стало возможным? С какого конкретно «пункта» начинается диктатура?

Ответы на эти вопросы дают более ранние события, начиная, по-видимому, с разгона Учредительного собрания– «Учредилки», как станут потом презрительно именовать его в целях еще и изустной дискредитации.

А между тем стоит вспомнить, что через день после Октября газета «Правда» убеждала своих читателей: «Никаких колебаний не допустит новая революционная власть, которая одна, в условиях социальной гегемонии интересов широких народных масс, способна довести страну до Учредительного собрания» (Правда. 1917. 27 октября). По поводу созыва Учредительного собрания состоялась манифестация, которая собрала более 200000 человек. Большевики приказали латышским стрелкам окружить Таврический дворец, где должно было заседать Учредительное собрание, но пока не вмешиваться в события. К латышским стрелкам прибавились солдаты Литовского резервного полка. Почему большевики использовали именно интернациональные полки? Это станет ясно из дальнейшего. А пока отметим, что события 23 ноября – 2 декабря были репетицией к настоящему противостоянию власти и общества в январе 1918 года.

В эти дни большевики запретили партию народной свободы (официальное название партии кадетов). Уже с начала петроградских выборов их вооруженные отряды разгромили редакционное помещение кадетской газеты «Речь»; правда, к концу ноября газета вновь стала выходить под названием «Наш век». 28 ноября власти издали подготовленный Лениным декрет под названием «Об аресте вождей гражданской войны против революции» (Декреты Советской власти. М., 1957. Т. 1. С. 162). Он требовал немедленно арестовать лидеров партии кадетов и предать их революционному трибуналу. Ночью и днем 29 ноября матросы и красногвардейцы хватали всех членов кадетской партии, кто только попадался им под руку. Отныне кадеты официально были объявлены «врагами народа» и не могли заседать в Учредительном собрании.

4 января 1918 года В. И. Ленин приказал Н. И. Подвойскому, председателю большевистского ВРК, сформировать Чрезвычайную военную комиссию. Подвойский снова ввел в Петрограде военное положение и запретил под угрозой немедленного применения силы любые публичные демонстрации и собрания. Прокламации с его приказом были расклеены по всему городу. 5 января М. С. Урицкий объявил в «Правде», что любые митинги в окрестностях Таврического дворца запрещены и будут разгоняться в случае необходимости с применением оружия. В поисках рабочей поддержки ленинские агитаторы отправились на петроградские заводы, но встретили здесь враждебность и непонимание. На самых крупных предприятиях, таких, как Путиловский, Обуховский и Балтийский заводы, мануфактура Лесснера и Невская судоверфь, рабочие подписали петицию «Союза защиты Учредительного собрания» и не могли понять, почему большевики, которым многие из них сочувствовали, неожиданно выступают против Всероссийского парламента (Пролетарская революция. 1918. № 5/76. С. 37).

С приближением Учредительного собрания большевики усилили поток угроз и предупреждений населению, а 3 января Петроградский Совет обратился к рабочим с требованием не покидать в течение 5 января своих заводов, а к солдатам – оставаться в казармах. В этот же день Урицкий объявил об угрозе контрреволюционного переворота, который приписывался Керенскому и Савинкову, якобы тайно вернувшимся в Петроград для подготовки заговора (Правда. 1918. 4/17 января). 5 января «Правда» вышла под громадным заголовком «Сегодня гиены капитала и их наемники хотят вырвать власть из рук Советов».

Рабочие манифестации в защиту Учредительного собрания были встречены пулеметным огнем, и (в зависимости от источников) число жертв расстрела 5 января 1918 года колеблется от 8 до 21 человека. Все они были похоронены 9 января, в годовщину Кровавого воскресенья, на Преображенском кладбище, рядом с могилой погибших в 1905 году. На одном из венков от делегации петроградских рабочих была надпись: «Жертвам произвола самодержцев из Смольного» (Дело народа. 1918. 7 января. №4; Новая жизнь. 1918. 11 января. №7/23).

Отношение демократической части общества к этому событию выразил Максим Горький:

«5-го января 1918 г. безоружная петербургская демократия -рабочие, служащие– мирно манифестировали в честь Учредительного собрания. Лучшие русские люди почти сто лет жили идеей Учредительного собрания – политического органа, который бы дал всей демократии русской свободно выразить свою волю. В борьбе за эту идею погибали в тюрьмах, в ссылке и на каторге, на виселицах и под пулеметами солдат тысячи интеллигентов, десятки тысяч рабочих и крестьян. На жертвенник этой священной идеи пролиты реки крови – и вот народные комиссары приказали расстрелять демократию, которая манифестировала в честь этой идеи. Напомню, что многие из народных комиссаров сами же на протяжении всей политической деятельности своей внушали рабочим массам необходимость борьбы за созыв Учредительного собрания. «Правда» лжет, когда она пишет, что манифестация 5 января была сорганизована буржуями, банкирами и т. д. и что к Таврическому дворцу шли именно «буржуи» и «калединцы». «Правда» лжет, – она прекрасно знает, что «буржуям» нечему радоваться по поводу открытия Учредительного собрания, им нечего делать в среде 246 социалистов одной партии и 140 большевиков.

«Правда» знает, что в манифестации принимали участие рабочие Обуховского, Патронного и других заводов, что под красными знаменами российской социал-демократической партии к Таврическому дворцу шли рабочие Василеостровского, Выборгского и других районов. Я спрашиваю «народных» комиссаров, среди которых должны же быть порядочные и разумные люди: понимают ли они, что, надевая петлю на свои шеи, они неизбежно удавят всю русскую демократию, погубят все завоевания революции?

Понимают ли они это? Или они думают так: или мы -власть, или – пускай всё и все погибнут?» (Новая жизнь. 1918. 9 января. №6'220).

Как только Ленину сообщили, что демонстрация разогнана и петроградские улицы контролируются большевистскими войсками (это произошло около 4 часов дня), он распорядился начать заседание.

Большевики устроили целое столпотворение. Они выкрикивали угрозы и глумились над небольшевиками и их ораторами. Большевистская фракция заранее разработала целую стратегию. Следуя ей, Ф. Ф. Раскольников сразу же внес резолюцию большевистской партии. Она называлась «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа», однако, в отличие от своей французской модели 1789 года, больше говорила об обязанностях, нежели о правах. Именно в этом документе большевики впервые ввели понятие всеобщей трудовой повинности. Резолюция объявляла Россию «Республикой Советов» и подтверждала целый ряд мер, уже принятых Совнаркомом, включая Декрет о земле, рабочий контроль на предприятиях, национализацию банков и аннулирование государственных займов. Главный пункт резолюции предлагал собранию отказаться от его законодательной власти, то есть от той самой власти, ради которой Всероссийский парламент и был избран: «Учредительное собрание признает, что его задачи исчерпываются общей разработкой коренных оснований социалистического переустройства общества». Наконец, резолюция предлагала депутатам ратифицировать все уже принятые Совнаркомом декреты и на этом разойтись (Декреты Советской власти ...ТА. С. 321– 323).

Поставленная на голосование, эта резолюция была забаллотирована 237 голосами против 136. Этот результат показывает, что за нее голосовали почти все большевистские делегаты, но и только они. Левые эсеры, поддерживавшие большевиков, по-видимому, воздержались. После голосования большевистская фракция заявила, что Учредительное собрание находится в руках «контрреволюционеров», и гордо удалилась.

На следующий день была опубликована ленинская резолюция, распускающая Всероссийский парламент, а «Правда» вышла под громадной шапкой: «Прислужники банкиров, капиталистов и помещиков, союзники Каледина, Дутова, холопы американского доллара, убийцы из-за угла–правые эсеры требуют в Учредительном собрании всей власти себе и своим хозяевам – врагам народа».

На словах будто бы присоединяясь к народным требованиям земли, мира и контроля, на деле они «пытаются захлестнуть петлю на шее социалистической власти и революции. Но рабочие, крестьяне и солдаты не попадутся на приманку лживых слов злейших врагов социализма. Во имя социалистической революции и социалистической Советской республики они сметут всех ее явных и скрытых убийц». Большевики и раньше объединяли демократические силы страны с «капиталистами», «помещиками» и «контрреволюционерами». Тут они впервые связали их с иностранным капиталом. Немедленно вслед за разгоном Учредительного собрания большевики зажали рот всем демократическим силам, а вместо одного насильственного порядка создали другой, еще более насильственный, порядок голода и расстрела. Началось проведение в жизнь «коммунизма» путем насильственного вбивания этой теории в голову и путем уничтожения каких бы то ни было проявлений не только воли, но и критической мысли. Мнения народа никто не спросил. Кажущийся порядок был куплен дорогою ценою – ценою свободы. Результатом было разложение не только государства, его экономической и культурной жизни, но и моральных основ народного бытия. В этих условиях росло антибольшевистское движение рабочего класса, крестьянства, солдат и матросов. Большевистские Советы брали власть в свои руки мирным путем далеко не везде; во многих городах и особенно районах борьба тянулась долго, с применением силы и арестов; в лучшем случае небольшевистские составы Советов попросту разгонялись. Поэтому в ряде мест долгое время вообще не было никакой реальной власти, что способствовало возбуждению настроений бунта и разбоя. Появлялись новые люди с весьма подозрительным прошлым, они нередко оказывались во главе «красных отрядов», и тогда все решали пулеметы. Расстрелы редко осуществлялись хотя бы с видимостью какого-то суда; большей частью местное начальство устраивало самосуд, всецело зависящий от уровня нравственности тех, кто его вершил.

Фабрики закрывались ввиду отсутствия топлива и сырья; на хозяев накладывались непомерные налоги, опять-таки вполне произвольные; мелкая торговля замерла; «заводские комитеты» просили субсидий для расплаты с рабочими.

А из городов, из центра шли заградотряды для «реквизиции» продовольствия; бывшие рабочие разбегались из городов по родным деревням в надежде, что «дома и стены помогают». В Самаре рабочие трубочного завода постановили отозвать своих депутатов из Совета; в Кинешме рабочие на полном серьезе выбрали «Совет Голодных Депутатов». {Новая Заря. 1918. 22 апреля. №1. С. 32; 1 мая. №2. С. 29; 20 мая. №3–4. С. 42).

В создавшихся условиях города и провинции стали объявлять себя «независимыми» от центральной власти; плодились местные суверенные «республики», которые «не признавали» ни комиссаров, ни законов. Отошла Украина, отделились Балтийские страны, Бессарабия и Кавказ. Начиналось формирование «белых» армий, и вскоре Советская Россия охватывала лишь центральные области страны.

«Товарищи и граждане, 14 января 1918 г. Красной гвардией разогнаны и расстреляны мастеровые, рабочие и служащие станции Тула, собравшиеся на общее собрание для обсуждения вопроса об убийстве большевиком Кожариным двух железнодорожников – Сошникова и Илларионова. Разогнано и расстреляно общее собрание Красной гвардией, находящейся в распоряжении тульского городского Военно-революционного комитета.

Мы, тульские железнодорожники, глубоко возмущены совершенным насилием над нами и требуем немедленного объяснения всех отдавших распоряжение расстрелять наше общее собрание. Тульские железнодорожники не станут на работу до тех пор, пока не арестуют Кожарина, убившего наших товарищей.

Русские граждане, одумайтесь, бросьте убивать друг друга! Лгут и совершают величайшее преступление те люди, которые говорят вам, будто у нас происходит классовая война и что во имя этой войны можно убивать и арестовывать людей. Расстреливают уже не буржуев, не капиталистов, а нас, рабочих и крестьян. Мы уже убиваем друг друга, товарищи и граждане. Это не классовая война. Это – поголовное истребление. Целых три года нас расстреливали австрийцы, турки и немцы, теперь же вот уже три месяца русские расстреливают своих же братьев, русских.

Нужно это только нашим врагам, кто желает, воспользовавшись нашими междоусобицами, разгромить все завоевания нашей революции. Долой же эту междоусобную войну!

Долой насилие и террор над русскими гражданами!

За Председателя Тульского Совета железнодорожников

В. Райский».

(Дело народа. Пг., 1918. 18 января. № 1.)

«На улицах и в домах днем и ночью ежедневно происходят убийства. Убивают не только грабителей и не только грабители, но и ответственные агенты Советской власти. Убивают под видом борьбы с контрреволюцией, убивают не врагов народа, а честных мирных граждан, рабочих, крестьян, студентов, солдат. Убивают без суда и следствия, рассчитанно и хладнокровно. Убивают нашим именем, именем революционного пролетариата.

Мы, представители рабочего класса, перед лицом всей России заявляем, что эти убийства позорят честь революции и демократии. Мы с отвращением и негодованием отметаем от себя ответственность за кровавые дела. Мы призываем всех рабочих и всех честных людей присоединиться к нашему возмущению и протесту и требуем открытого суда над всеми зверствами и убийствами.

«9 мая сего 1918 года рабочие Березовского завода Екатеринбургского уезда устроили общее собрание, на котором выяснилось, что существующий Совет рабочих депутатов и при нем Исполнительный комитет не соответствуют своему назначению и подлежат переизбранию...Все это взволновало рабочих, и они решили потребовать на собрание хотя бы несколько членов Совета для выяснения обстоятельств. Командированная от рабочих в Совет депутация принесла ответ, что члены Совета на собрание явиться не желают, что собравшееся собрание они считают незаконным, собравшимся без ведома и разрешения Совета.

Минут 10 спустя после возвращения из Совета делегации на собрание явился отряд вооруженных красногвардейцев во главе с пьяным одним из членов Совета, и без всякого предупреждения было сделано в толпу несколько залпов. Пятнадцать человек остались на месте убитыми – совершенно безвинных людей, остальные бросились бежать, а залпы гремели один за другим. Кровь пролилась...Судорожно корчились на земле тяжело раненные, а пьяный предводитель таких же пьяных красногвардейцев приказал ловить и арестовывать убегающих от расстрела рабочих. Несколько человек были схвачены и посажены в арестантскую при Совете. К вечеру того же дня Совет издал и расклеил по заводу следующее обстоятельное постановление: «Ввиду открытого бунта, направленного к ниспровержению существующей Советской власти, с сего числа на приисках Березовского завода вводится

военное положение. Выход на улицу разрешается с 6 часов утра до 7 часов вечера. Лица, агитирующие против Советской власти, а также и задержанные после 7 часов вечера на улице, будут расстреляны без всякого снисхождения. Совет».

И в гот же вечер был вызван из Екатеринбурга сильный отряд Красной гвардии, а для вящего устрашения около здания Совета были расстреляны трое из задержанных днем – без всякой причины.

В ночь начались повальные обыски. Искали оружие, каких-то виновных. За ночь арестовали человек 50. Арестованных по дороге в Совет избили прикладами, тесаками.

«До начала похорон приехавшие в Колпино представители 21 предприятия в количестве более 150 человек устроили совещание, на котором единогласно приняли следующую резолюцию:

«Мы, делегаты петроградских фабрик и заводов, собравшиеся в Колпине отдать последний товарищеский долг убитому красноармейцами голодному товарищу, констатируем, что при создавшемся положении жертвы неизбежны, так как накормить голодных комиссары без демократического объединения всей страны не могут, напротив, с каждым днем приводят к большему и большему голоду, неизбежному следствию поднятой большевистской властью гражданской войны и анархии. Рабочие вынуждены повести борьбу с существующей властью, прикрывающейся их именами и их же расстреливающей, и поведут ее вплоть до замены ее всенародною властью Учредительного собрания. Поэтому мы обращаемся к вам, товарищи рабочие Петрограда: помните, что при неорганизованных выступлениях жертв будет больше. Мы призываем к организованному выражению вашей воли, к организованной борьбе через Чрезвычайное собрание Уполномоченных фабрик и заводов, единственного истинного выразителя в настоящее время воли всего пролетариата и защитника интересов рабочих Петрограда.

Мы заявляем свой протест против того, что не можем обсуждать создавшегося положения открыто и всенародно, так как Колпинский

Совет трусливо, под угрозой новых расстрелов, опираясь на наемную Красную Армию, запретил всякие речи и собрания, надгробные и после похорон жертв насилия.

Да здравствует свобода слова, собраний, печати, личности!

Председатель ВЦСПС М. П. Томский (тот самый, что вместе с А. И. Рыковым и Н. И. Бухариным составит в конце 20-х и начале 30-х годов оппозицию методам сталинизма) констатировал в 1918 году: «Падение производительности труда в настоящий момент дошло до той роковой черты, за которой (вернее, на которой) грозит полнейшее разложение и крах» (Профессиональный вестник. 1918. № 7–8. С. 7).

С 1917 по 1920 год население Москвы уменьшилось на 40%, Петрограда – на 50%, Киева – на 28%; количество рабочих в стране упало с 3,6 до 1,4 млн. человек. Национальный доход за тот же период сократился с 11 до 4 млрд. рублей; потери населения достигли, вероятно, 18 млн. человек, а 4,4 млн. в возрасте 16–49 лет стали инвалидами (К десятилетию интервенции. Сборник статей. М. – Л., 1929. С. 233).

Россия действительно лежала «во мгле» (Г. Уэллс).

Таковы результаты революционного террора.

А что творится в деревне?

Каков же комплекс причин, приведших к столь горестным итогам?

Двухгодичный опыт по строительству государственного социалистического сельского хозяйства принес печальные результаты. В Тамбовской губернии около 40 000 десятин бывшей помещичьей земли были отданы под советское хозяйство. На этих государственных фермах работали не только их собственные рабочие (около 30 тыс. человек), но и насильно мобилизованные крестьяне. Хотя Ленин и другие большевистские лидеры многократно и публично заявляли, что Советская власть решила не прибегать к принудительному труду для обработки земель государственных хозяйств, насильственная мобилизация проводилась в неограниченных масштабах. (См. – Тамбовская кооперативная газета «Трудовой союз», 1919, № 36–43, где дается полный отчет, основанный на выступлениях делегатов зимнего губернского съезда земледельцев Тамбова.) Но даже при всех этих чрезвычайных мерах советское хозяйство не только не является образцом для подражания, но и иллюстрирует развал и разорение деревни.

Вот несколько фактов. Урожай 1919 года оставлен под снегом, без присмотра, в скирдах, уничтожается грызунами на ссыпных пунктах и в амбарах. Большая часть скота в советских хозяйствах страдает от болезней и гибнет в огромных количествах. Многие поля в запустении. В итоге деятельность этих ферм сводится к нулю. По официальному заявлению упоминавшегося съезда земледельцев, советские хозяйства Тамбовской губернии к концу сельскохозяйственного года не только ничего не дали государству, но обратились к продорганам с просьбой о 2 млн. пудов корма для скота и людей. Всю зиму крестьяне под угрозой реквизиции были обязаны обеспечивать из своего скудного запаса корм для рабочего скота советских хозяйств. В 1920 году поля совхозов были вспаханы и засеяны большей частью с помощью принудительного труда дезертиров и крестьян, которых силой оружия заставляли возделывать не свои собственные земли, а поля советских хозяйств. Так было в деревне Мельгуны Тамбовской губернии, где вооруженная охрана находящегося по соседству сахарного завода блокировала все выходы из деревни и, стреляя в воздух, применяя насилие, заставила крестьян отправиться на обработку полей, принадлежащих мельгуновскому государственному сахарному заводу.

Крестьяне выражали естественное возмущение и спрашивали, «чем, собственно, большевистский социализм отличается от крепостного права». Вынужденные трудиться для совхозов и поставлять им фураж, крестьяне невольно забрасывают собственные хозяйства. В результате – резкое сокращение посевных площадей, даже по официальным данным, безусловно заниженным, достигает в Тамбовской губернии 15% крестьянских пахотных земель; ненормальная продовольственная политика Советской власти сказывается и на росте недосеянных полей.

Но больше всего трудовое крестьянство страдает от варварской продовольственной политики. Как часто заявляют вожди революции, Советская власть берет у крестьянина хлеб в долг, ибо не имеет в своем распоряжении товаров для обмена на забираемые продукты. Это раздражает крестьянство, потерявшее надежду когда-либо получить товары или соответствующую компенсацию. Ведь хлеб и продукты животноводства – это единственное, что есть у деревни для обмена. Таким образом, крестьяне страдают от продовольственной политики так же, как рабочие, продукты труда которых отнимаются без соответственной компенсации, как покупатель, лишенный возможности обменять хлеб на товары первой необходимости, как лицо, над которым глумится любой работник продорганов.

В случае отказа отдать продовольственным отрядам «излишки» запасов крестьян арестовывают целыми толпами, конфискуют их имущество – и у богатых, и у средних. И даже у бедных. Такие конфискации, пускающие крестьян по миру, происходят в большинстве уездов Тамбовской губернии. Обычно солдаты заставляют самих крестьян нагружать телеги зерном, добром и утварью, сельскохозяйственными орудиями, и изъятая собственность везется в ближайший губернский или уездный город, где чаще всего оставляется и телега и лошадь, а крестьянин возвращается домой нищим, если он не арестован.

Однажды конфискованное крестьянское добро и скот повезли из деревни Троицк-Дубрава Козловского уезда не в ближайший уездный город, а в Тамбов, и треть скота пала в дороге от недостатка кормов и усталости.

В Кирсановском уезде (затем центр антоновщины) практикуется следующий метод наказания крестьян: всю их собственность конфискуют, взрослых забирают в лагеря принудительных работ, а детей – в приюты. Такой случай произошел в деревне Ордиевка.

Собранные насильственно зерно и картошка часто поедаются крысами на складах и просто на улице. Зимой 1919–1920 годов около 60000 пудов картошки погибло вследствие этого на Покрово-Марфинском складе, несколько тысяч пудов – на Якоревском складе и т. д. В деревне Шульгино Мельгуновского уезда 4000 пудов конфискованного зерна съели крысы и т. д. и т. п.

Приведу несколько примеров. Зимой 1920 года губернский комиссар продовольствия Гольдин приказал, чтобы крестьяне сдавали прод-работникам картошку размером не менее чем яйцо, пригрозив, что, если она будет мельче, телега и лошадь, которые доставят урожай, будут конфискованы. Этот указ был не простой угрозой: лошадь и упряжь Романа Молодцова, крестьянина деревни Токаревка, были конфискованы за подвоз к Токаревскому складу мелкой картошки. В Больше-Липовецком уезде крестьянин, отказавшийся отдать хлеб, был зарыт в землю по пояс, и его держали в таком положении до тех пор, пока он не согласился расстаться с последним своим хлебом.

Распределение собранного зерна ведется несправедливо. В то время как все население живет на строгом нормировании и не имеет права получать больше положенного по продуктовым карточкам, члены коммунистической партии пользуются многочисленными привилегиями и исключительными условиями. У них есть особые столовые, они с легкостью получают дополнительные товары, одежду и обувь. Например, перед Пасхой тамбовские губернские продотряды получили из Москвы, из Наркомата продовольствия, телеграмму с приказом послать в Москву в адрес ЦК РКП(б) вагон гусей. Приказ был исполнен. Тамбовский комитет поступил точно так же, и члены партии и их родственники получили 30 пудов гусей. Потребительские кооперации были национализированы, и потребительские общества из добровольных организаций превратились в общественно-правовые институты и административные учреждения.

Все это, естественно, не могло не вызвать протеста со стороны крестьянства. Сначала это были просьбы и жалобы к тем комиссарам и начальникам, которые казались им более справедливыми, на тех, кто творил несправедливость и бесчинства.

В ответ, однако, покатился вал репрессий и террора, в конечном счете и вызвавший крестьянскую войну (по сравнению с которой разинщина или пугачевщина выглядят как детские игры).

Приведу несколько примеров, используя данные из «Бюллетеня левых социалистов-революционеров» за январь 1919 года, № 1.

Так, например, в Епифанском уезде Тульской губернии расстреляно 150 человек, в Медынском уезде Калужской губернии – 170, в Поиском уезде Рязанской губернии – 300, в Касимовском–150, в Тверской губернии – 200, в Велическом уезде Смоленской губернии – 600 человек и т. д. Во время Колывановского восстания в 1920 году в Томской губернии было расстреляно более 5000 человек (Революционная Россия. 1920. № 12). Аналогичное восстание в Уфимской губернии было подавлено с лютой жестокостью: по официальным данным, расстреляно было 10 тыс. крестьян (а по неофициальным – 25 тысяч и более).

В Тамбовской губернии в 40 волостях происходили совершенно стихийные восстания. Подавлялись они самым бесчеловечным образом. Были пущены в ход броневики и удушающие газы. Расстреливали заведомо невинных, в чем сознавались позднее сами: «Неудобно было отпускать, сказали бы, что мы боимся их, надо было поддерживать авторитет и порядок». Воронежская, Костромская, Орловская губернии – 1000 расстрелянных. Некоторые деревни артиллерийским огнем стерли с лица земли. Учесть все жертвы практически невозможно...

Но были и не только расстрелы. Во всех губерниях Западной области, а также в Нижегородской, Казанской, Тверской, Псковской, Вятской и других производились массовые порки и другие телесные наказания.. Секли розгами, шомполами, палками и нагайками. Били кулаками, прикладами, револьверами; в Вязьме жгли огнем. Кровью оказались залитыми Тамбовская и соседние губернии.

Левый эсер Ган на суде перед революционным трибуналом свидетельствовал: сотни крестьян расстреляны выездными сессиями ревтрибуналов и губчека; тысячи пали безоружными под пулеметами курсантов и красногвардейцев и десятки тысяч сосланы в северные губернии с семьями, а имущество их сожжено и разграблено. Местный губиспол-ком печатал официальные объявления о том, что за срыв, например, прокламации сожжены села в 6– 10 тыс. жителей.

Подобные картины могут быть нарисованы по целому ряду губерний – Самарской, Казанской, Саратовской. И эти сведения поступали отовсюду: в Бузулуке в 1920 году расстреляны 400 повстанцев, в Чистополе 600, в Клязьме –300 человек, причем эти люди должны были сами вырыть себе предварительно могилу. Все это касается пока только центра, или, вернее, Великороссии. Но подобной участи не избежали ни Украина, ни Сибирь...

В Арской волости Казанского уезда поставили подряд 30 крестьян и срубили головы шашками. В газете «Правда» (1918. № 276) мы читаем о том, как Николаевская ЧК (Вологодской губернии) выколачивала «излишки» хлеба из населения и усмиряла восстание «кулаков». «Чрезвычайка» запирала массы крестьян в холодный амбар, раздевала догола и избивала шомполами. В Ветлужском и Варнавинском уездах Костромской губернии начальство, приехав в деревню, «целиком» ставило сход на колени, чтобы крестьяне почувствовали почтение к Советской власти.

Приказ оперштаба Тамбовской ЧК 1 сентября 1920 года объявил: «Провести к семьям восставших беспощадный красный террор ...арестовать в таких семьях всех с 18-летнего возраста, не считаясь с полом, и, если бандиты выступления будут продолжать, расстреливать их. Села обложить чрезвычайными контрибуциями, за неисполнение которых будут конфисковываться все земли и все имущество». Как проводился в жизнь этот приказ, свидетельствуют официальные сообщения, печатавшиеся в тамбовских «Известиях»: 5 сентября сожжено 5 сел, 7 сентября расстреляно более 250 крестьян...В одном Кожуховском концентрационном лагере под Москвой в 1921–1922 годах содержались 313 тамбовских крестьян в качестве заложников, в числе их дети от 1 месяца до 16 лет.

В других местах методы борьбы в деревне были не лучше. Так, например, как отмечает газета «Руль»: «Обычно в село присылается карательный отряд раздетых красноармейцев, которые тут же раздевают крестьян и одеваются сами. Во главе отрядов стоят «тройки», в которые входят комендант отряда, председатель «чрезвычайки» и палач, расстреливающий непокорных» (Руль. 1920. № 21).

«Резолюция 3-го районного съезда представителей, съехавшихся 10 апреля в село Гуляй-Поле Александровского уезда от 72-х волостей Александровского, Мариупольского, Бердянского, Бахмутского и Пав-лоградского уездов, а также от фронтовых частей 16. Михайловского, 7-го Заднепровского-Украинского и 1-го Люблинского полков, 12-го партизанского полка и 3-й Заднепровской украинской бригады.

Обсудив всесторонне и беспристрастно, без давления какой бы то ни было политической партии вопросы по докладу с мест и по текущему моменту и принимая во внимание, что настоящее положение на Украине и в Великороссии характеризуется захватом политической власти (коммунистами-большевиками), не останавливающимися ни перед какими мерами для удержания и закрепления за собой государственной власти с центра вооруженной силой, проводящими свою преступную по отношению к социальной революции и трудящимся массам политику, съезд постановляет:

1. Категорически протестовать против незаслуженного присвоения съезду нижеприведенной телеграммой звания «контрреволюционный», а также против его разгона.

3. Протестуем против реакционных приемов большевистской власти, проводимых комиссарами и агентами чрезвычаек, расстреливающих рабочих, крестьян и повстанцев под всякими предлогами, что подтверждается имеющимися у нас данными.

4. Чрезвычайные комиссии, предназначенные для борьбы с настоящей контрреволюцией и бандитизмом, превратились в руках большевистской власти в орудие для подавления воли трудящихся и достигли размеров в отдельных отрядах в несколько сот человек...Требуем все эти прекрасно вооруженные реальные силы отправить на фронт, определив их по разным здоровым революционным частям, борющимся с действительной контрреволюцией.

5. Мы требуем немедленного удаления всех назначенных лиц на всевозможные военные и гражданские ответственные посты; протестуем против всякой системы назначенства, так как их действия носят характер полной измены социальной революции. Мы требуем проведения правильного и свободного выборного начала.

6. Мы призываем товарищей рабочих, повстанцев и красноармейцев соблюдать в своих рядах революционную дисциплину и прекращение всякой национальной травли.

7. Мы требуем социализации земли, фабрик и заводов.

8. Мы требуем изменения в корне Продовольственной политики, замены реквизиционного отряда правильной системой товарообмена между городом и деревней и насаждения широкой сети обществ потребителей и кооперативов и полного упразднения частной торговли.

9. Требуем полной свободы слова, печати, собраний всем политическим левым течениям, т. е. партиям и группам, и неприкосновенности личности работников...левых революционных организаций и вообще трудового народа.

10. Диктатуры какой бы то ни было партии категорически не признаем. Левым социалистическим партиям представляем свободно существовать только лишь как проводникам путей к социализму, но права выбора путей оставляем за собой.

Долой комиссародержавие!

Долой чрезвычайки, современные охранки, долой борьбу партий и политических групп за власть, долой однобокие большевистские Советы! Да здравствуют свободно избранные Советы трудящихся и рабочих!

Почетный председатель съезда Батъко Махно.

Почетный член съезда Шусь.

Тов. председателя Коган.

Проблемы землеустройства и нового социального строя задолго до Октябрьского переворота беспокоили Нестора Ивановича Махно. В своих «Записках» он отмечает:

«Время шло вперед...В первых числах августа 1917 года на губернском съезде в г. Екатеринославе было постановлено реорганизовать все крестьянские союзы в Советы крестьянских и рабочих депутатов. Проводя в жизнь это постановление, мы у себя на местах реорганизовали союзы в Советы. В ожидании новых распоряжений наш Совет работал очень мало. Состоя председателем Совета, я в это время мало работал в нем, а отдался всецело работе по земельному вопросу, который по постановлению крестьянского съезда Гуляйпольского района требовал немедленного разрешения.

Собрав в средних числах августа всех помещиков и крупных собственников района, я отобрал у них официальные документы о количестве находящейся в их владении земли, инвентаря и т. п.

Подытожив все это, я выступил с докладом сначала на волостном объединенном собрании Совета и общественного комитета, а потом и на районном съезде. На этих заседаниях было постановлено оставить кулакам и помещикам по общей трудовой норме как земли, так и живого и мертвого инвентаря. По примеру Гуляйпольского района такие же постановления были вынесены на съездах целого ряда уездов Екатеринославской и Таврической губерний...В душе поднялось желание путем воли и усилия самого народа создать на Украине такой строй жизни,

Такой строй я мыслил только в форме вольного советского строя, при котором вся страна покрывается местными совершенно свободными и самостоятельными социалистическими общественными самоуправлениями тружеников. При посредстве съездов эти самоуправления устанавливают общий порядок взаимности между собой. Создают свой учетно-статистический, распределительный и посреднический органы, вокруг которых тесно объединяются и при помощи которых в интересах страны и ее свободного народа гармонируют на поприще всестороннего социалистического общественного строительства свою работу» (Анархический вестник. 1923 №1. С. 28–29).

Как мы видим, многие вопросы социалистического строительства находят свое выражение в мыслях и постановлениях батьки Махно и его сподвижников. Интересно, как на прогрессивные начинания Махно реагирует Советское правительство в центре. Приказ Л. Троцкого от 6 июня 1919 года №107 о запрещении созыва четвертого экстренного съезда в Гуляй-Поле:

«Группа лиц, объединенных вокруг партизана Махно, встала на путь изменника и предателя Григорьева и приступила к организации заговора против Советской власти. Эта банда из Гуляй-Поля осмелилась назначить на 15 июня съезд анархо-кулацких делегатов для борьбы с Красной Армией. Этот съезд запрещен. Объявляю, что всякий участник съезда будет рассматриваться как изменник, который в ближайшем тылу наших красных войск организует заговор и открывает ворота врагу. Махно призывает к себе из других частей и армий перебежчиков.

Объявляю:

Всем военным частям и заградительным отрядам, высланным по моему распоряжению, отдан приказ ловить всех тех предателей, которые самовольно покидают свои части и перебегают к Махно, и передавать их Рев. трибуналу как дезертиров для суда по законам военного времени. Им кара может быть одна – расстрел. ВЦИК России и Украйны мною приказано навести порядок на фронте в Донецком бассейне и в ближайшем тылу.

Объявляю, что этот порядок будет наведен железной рукой.

Весьма примечателен и ряд следующих документов.

В приказе № 2/69 по Киевскому округу (опубликованном в «Известиях» №226) мы читаем: «1. Провести массовый террор против зажиточных крестьян, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению вообще поляков, принимающих какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе против Советской власти. 2. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет хотя бы один патрон после срока сдачи оружия».

Другой документ – Постановление Совета Народных Комиссаров.

«Заслушав доклад председателя ЧК по борьбе с контрреволюцией о деятельности этой комиссии, ЧК находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности ВЧК и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обеспечить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях; подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры.

Секретарь Совета Л. Фотиева. Москва. Кремль. 5-го сентября 1918 г.» (Еженедельник ВЧК. Там же. С. 11).

«Мы не ведем войны против отдельных лиц, – писал известный чекист М. Я. Лацис. – Мы истребляем буржуазию, как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против Советов. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, – к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом – смысл и сущность красного террора» (Красный террор. 1918. 1 ноября).

Чекист Лацис в своей книге «Два года борьбы на внутреннем фронте» (М., 1920) приводит некоторые цифры: по 20 губерниям Центральной России за 1918 год и семь месяцев 1919 года общее число расстрелянных – 8388. Графа «восстание» дает 3082 расстрела. Из общего числа расстреляно за контрреволюцию – 7068.

Как сообщает газета «Воля России» (№14), в Архангельске комиссар ЧК М. С. Кедров собрал до 1200 арестованных офицеров, партизан, интеллигентов и т. д. на баржу, приказал ее буксировать вверх по Двине и вблизи г. Холмогоры открыл по ней огонь из пулеметов и орудия.

Один ли такой Кедров? И в одном ли Архангельске приходилось огнем и кровью утверждать престиж Советской власти? По общим подсчетам, за 11 месяцев большевизма в Одессе в «чрезвычайке» было расстреляно о г 15 до 25 тыс. человек. В прессе были опубликованы имена 7 тыс. расстрелянных с февраля 1920-го по январь 1921 года (Последние новости. 1921. №198).

Не ограничиваясь расстрелами, большевики для устрашения населения вешают людей на деревьях и оставляют трупы висеть в течение долгого времени. В Севастополе расстреляно и повешено 8000 человек (Руль. 1921. №51).

«Севастопольские известия» (1920. №3) напечатали список первых жертв. Их–1634 казненных по приговорам «чрезвычайки», военно-полевого и комендантского судов. В числе казненных –78 женщин. Крым недаром стали называть «Всероссийским кладбищем». Расстреляно 50 тысяч (За народ. 1921. № 1). Другие называют 100–120 тыс. жертв и даже 150 тысяч. В Севастополе и Балаклаве ЧК расстреляла, если верить очевидцам, до 29 тыс. человек (Общее дело. 1921. 9 января). В Севастополе было расстреляно свыше 500 портовых рабочих, содействовавших погрузке на суда войск генерала П. Н. Врангеля (Последние новости. 1921. 16 августа). 28 ноября 1921 года в «Известиях временного севастопольского ревкома» повторяется первый список расстрелянных: 1634 человека, из них 78 женщин; 30 ноября публикуется второй список в 1202 человека, в том числе 88 женщин (Общее дело. 1921. 11 декабря).

«Последние новости» (1921. 5 мая. № 320) приводят цифры о деятельности ВЧК за первые три месяца начавшегося нового года. Газета писала, что заимствовала их из официального отчета: расстреляно 4300 человек, подавлено 114 восстаний – речь идет о 12 центральных губерниях. Массовые расстрелы отмечаются в Ярославле, Саратове, Казани и Курске. В одной Москве за январь расстреляно 347 человек. По сведениям «Голоса России», по постановлению железнодорожных трибуналов в 1921 году расстреляно пассажиров и служащих 1759 человек. Из концентрационного лагеря в Екатеринбурге бежало 6 человек. Приезжает заведующий отделом принудительных работ Уранов, выстраивает офицеров, содержащихся в лагере, и «выбирает» 25 человек для расстрела – в назидание остальным (Революционная Россия. 1921. №12/13).

На 25 ноября 1919 года (по сообщениям советской печати) в стране был 21 концентрационный лагерь с количеством заключенных 16000 человек, в ноябре 1920 года количество лагерей возросло до 84 с 59000 заключенных (Руль. 1921. № 19). Владимир Войтинский в предисловии к книге «12 смертников» (суд над социалистами-революционерами в Москве) сообщает: «В 1921 году большевики отправили на барже 600 заключенных из различных петроградских тюрем в Кронштадт; на глубоком месте между Петроградом и Кронштадтом баржа была пущена ко дну: все арестованные потонули, кроме одного, успевшего вплавь достичь Финляндского берега».

По сообщению из Екатеринодара, все тюрьмы переполнены. Как утверждает один из жителей, с августа 1920 года по февраль 1921 года только в одной екатеринодарской тюрьме было расстреляно около 3000 человек (ЧК. Кубанская чрезвычайка. С. 227–228).

Осенью 1921 года в Петрограде расстрелян 61 человек по делу Таганцевского «заговора».

В период грозного для большевиков восстания матросов в Кронштадте были расстреляны тысячи. Только в войсках Петроградского гарнизона с 28 февраля по 6 марта погибло 2500 человек. По словам матросов, бежавших из Кронштадта в Финляндию, расстрелы производились на льду перед крепостью. Расстрелянных в Ораниенбауме насчитывается 1400 человек (Последние новости. 1921, №281).

События в Кронштадте как нельзя лучше показывают отношение матросов, солдат, рабочих и крестьян к Советской власти. Чаша терпения переполнена многочисленными бессмысленными расстрелами и убийствами, террором и страхом за свою жизнь. «Временный революционный комитет матросов, красноармейцев и рабочих г. Кронштадта» заявил: «Трудящиеся Кронштадта решили более не поддаваться краснобайству коммунистической партии, называющей себя якобы представительницей народа, тогда как на деле выходит совсем наоборот. Местные коммунисты признают свои ошибки...Предлагаем всем немедленно присоединиться к Кронштадту, установить прочную связь, дабы общими усилиями достичь долгожданной свободы».

В статьях «Мы и они» и «За что мы боремся?», опубликованных в № 6 кронштадтских «Известий», ярко передано господствующее среди восставших настроение. «Прочь руки от власти, руки, обагренные в крови погибших за свободу, в борьбе с белогвардейщиной, помещиками и буржуазией. Гнуснее и преступнее всего созданная коммунистами нравственная кабала: они наложили руку и на внутренний мир трудящихся, принуждая их думать только по-своему, прикрепив рабочих к станкам, создав новое рабство. Сама жизнь под властью диктатуры коммунистов стала страшнее смерти. Здесь поднято знамя восстания для освобождения от трехлетнего насилия и гнета, владычества коммунистов, затмившего трехсотлетнее иго монархизма. Здесь, в Кронштадте, заложен первый камень третьей революции...Без единого выстрела, без капли крови совершен первый шаг. Трудящимся не нужна кровь. Они прольют ее только в момент самозащиты. У них хватит выдержки, несмотря на все возмутительные действия коммунистов, чтобы ограничиться лишь изоляцией их от общественной жизни...»

После первой ночной атаки большевиков кронштадтские «Известия» пишут: «Опять пойдут полки, подгоняемые одетыми и сытыми коммунистами, прячущимися за вашей спиной, подальше от наших снарядов, чтобы угостить вас пулеметным огнем, если вы не захотите подставлять свою голову, защищая этих разбойников. Мы не так обращаемся с коммунистами. Всех комиссаров, даже палачей из «чрезвычайки», мы кормим тем же пайком, который едим сами. Кронштадт воздержался от занятия Ораниенбаума и сам пал жертвой вылазки оттуда: Ораниенбаум сделался операционной базой для башкирских и китайских частей...»

Наблюдательный читатель опять заметил, наверное, что для подавления восстаний и выступлений рабочих, солдат, крестьян и вот теперь матросов большевики использовали наемную военную силу, состоящую из интернациональных полков. Не только русский уничтожал русского, а, как видно, нанятые отряды латышей, мадьяр, китайцев и др. Все приемы были пущены в ход для тою, чтобы воздействовать на чувствительные для кронштадтцев струны, чтобы скомпрометировать их перед другими и даже...в их собственных глазах. М. М. Литвинов стал доказывать, что Кронштадт срывает мирное соглашение с Америкой; Г. В. Чичерин: Кронштадт – это срыв соглашения с Турцией и Англией. И это как раз в те самые дни, когда в Лондоне, Риге и Москве англичане, поляки и немцы уже дописали последние пункты соглашений с Советской властью. Отказ Финляндии в вывозе провианта большевики выдают за «интервенцию Финляндии в пользу кронштадтских белогвардейцев». Но сегодня давайте наконец внимательно посмотрим на те требования, которые они выдвигали.

Автор данного материала сознательно поставил перед собой задачу – максимум фактов и минимум их интерпретации. Объяснимся. Начиная с «Краткого курса ВКП(б)» и кончая последними изданиями учебных пособий по истории партии все было как раз наоборот: жалкий минимум фактов (причем произвольно подобранных положительных данных и замалчиваемых негативных) и апологетика «триумфального шествия Советской власти». Стоило только немного копнуть глубже, зачерпнуть из документальных свидетельств, и мы увидели, что речь шла не только о триумфальном шествии, но и о том, что так называемая Советская власть утверждала себя на крови и костях; более того, в точном смысле слова ее, то есть власти Советов, и вообще-то не было. То была власть комиссаров и ЧК Люди, обнадеженные идеалами Октября, ее ждали и терпели, но постепенно прозревали и по мере собственного социально-политического прозрения возмущались, бастовали, восставали.

Даже участники крестьянских восстаний, как мы видели из исторических документов, что-то уразумели. Тем более это относится к кронштадтцам, на плечах которых во многом стояла победа большевиков в Октябре и которых именно поэтому председатель Реввоенсовета Республики и называл тогда «красой и гордостью нашей Революции». А теперь он возглавил грандиозную, технически оснащенную баталию по их уничтожению.

Спрашивается: почему же, за что же?

Обратимся вновь (опуская интерпретацию) к языку самих документов.

Впрочем, перед этим необходимо очень короткое, чисто историческое (опять-таки документальное) пояснение.

Декрет от 22 января 1921 года о сокращении хлебного пайка для рабочих еще на одну треть переполняет чашу пролетарского терпения – рабочие начинают бунтовать. Регулярные воинские части сочувствуют им и перестают быть надежными. Используют курсантов.

Это положение финала «военного коммунизма» (февраль 1921 г.) поразительно напоминает финал царизма (февраль 1917 г.). Громадные забастовки и демонстрации рабочих (только теперь бывшие критики царизма – большевики – именуют это «саботажем»): бастуют рабочие Трубного, Патронного, Балтийского, Путиловского заводов и многих фабрик. 24 февраля 1921 года Петроградский комитет партии создает Совет обороны города и объявляет осадное положение: производятся массовые аресты (Дан Ф. Два года скитаний (1919– 1921). Берлин, 1922. С. 107).

Эти волнения в «колыбели революции» перебрасываются автоматически в ее форпост за 39 км – Кронштадт. Моряки линейных кораблей «Петропавловск», «Севастополь» и «Республика», которые были головной опорой большевиков в 1917 году, восстают. Посылают свою делегацию в Петроград, которая тут же была арестована. В ответ на это Кронштадт создает Временный революционный комитет, председателем которого избран старший писарь «Петропавловска» Степан Петриченко.

2 марта Ленин и Троцкий подписывают приказ, объявляющий кронштадтское движение мятежом, организованным руками «французской контрразведки и бывшего генерала Козловского», а резолюцию моряков – «черносотенно-эсеровской». Почти семь десятилетий у нас не было возможности ознакомиться с этой резолюцией в ее первозданном виде.

Следующий документ, выбранный нами из целого громадного «пакета» (если воспользоваться популярным ныне термином).

«ВЛАСТЬ СОВЕТАМ, А НЕ ПАРТИЯМ

Кронштадт идет под лозунгом – «Власть Советам, а не партиям». На горьком опыте трехлетнего властвования коммунистов мы убедились, к чему приводит партийная диктатура.

Немедленно на сцену выползает ряд партийных генералов, уверенных в своей непогрешимости и не брезгующих никакими средствами для проведения в жизнь своей программы, как бы она ни расходилась с интересами трудовых масс. За этими генералами неизбежно тащится свора примыкающих прихвостней, не имеющих ничего общего не только с народом, но и с самой партией Создается класс паразитов, живущих за счет масс, озабоченный своим собственным благополучием, или тех, кто обеспечивает ему обеспеченную жизнь.

И какая бы партия ни стояла у власти, она не избежит роли диктатора, так как, какой бы крайне социалистической она ни являлась, у нас будут программные и тактические пункты, выработанные не жизнью, а созданные в стенах кабинетов.

Трудовая же масса постоянно находится в котле жизни и, естественно, опережает всякие кабинетные настроения партийных мудрецов. Поэтому ни одна партия не имеет ни юридического, ни морального, ни какого иного права управлять народом. Правда, наблюдая и изучая жизнь трудящихся масс, можно определить, какой строй дает полную свободу им. Добравшись же до него, становится необходимым партии оставить роль руководителя и «поучителя» и передать в руки самого трудового народа управление страною. Тут-то и начинается цепляние за власть во что бы то ни стало, как это произошло с коммунистами.

Дело идет еще хуже, когда у власти стоит не одна, а несколько партий. Тогда в межпартийной своре за преобладание у руля правления некогда думать и заботиться о трудящихся.

А тем временем, как поганые грибы, вырастает рать бюрократов с девизом: «Все для себя, ничего для народа».

Но и трудящийся, как бы его ни старались приучить к терпению, как бы ни зажимали ему рот, не отдает себя в распоряжение диктатора – партии, а, стряхнув поработителей, сам возьмется за власть в лице свободноизбираемых Советов.

Труженики сами по себе – уже социалисты, и никакие партии не дадут им того Царства Социализма, которое рабочие и крестьяне заслужили своим мученическим долготерпением и страданиями и которого они добьются упорной неустанной борьбой за освобождение от всякого гнета.

Вот почему на знамени восставшего Кронштадта написан лозунг «Власть Советам, а не партиям!» (Из газеты «Известия Временного Революционного Комитета Матросов, Красноармейцев и Рабочих г. Кронштадта». 1921. 15 марта. №13).

И еще один документ, который впрямую (как увидим позже) заставил большевистских вождей отказаться от террора и прибегнуть к тактике нэпа.

«РЕЗОЛЮЦИЯ ОБЩЕГО СОБРАНИЯ КОМАНД 1-й и 2-й БРИГАД ЛИНЕЙНЫХ КОРАБЛЕЙ, СОСТОЯВШЕГОСЯ 1 МАРТА 1921 г.

Выслушав доклад председателей команд, посылаем (имеется в виду комиссию, избранную. – М. К.) общим собранием команды с кораблей в г Петроград для выяснения дел в Петрограде, постановили:

Ввиду того, что настоящие Советы не выражают волю рабочих и крестьян, немедленно сделать перевыборы Советов тайным голосованием, причем перед выборами провести свободную предварительную агитацию всех рабочих и крестьян.

Свободу слова и печати для рабочих и крестьян, анархистов и левых социалистических партий.

Свободу собраний и профессиональных союзов и крестьянских объединений.

Собрать не позднее 10 марта 1921 г. беспартийную конференцию рабочих, красноармейцев и матросов г. Петрограда, Кронштадта и Петроградской губ.

Освободить всех политических заключенных социалистических партий, а также всех рабочих и крестьян, красноармейцев и матросов, заключенных в связи с рабочими и крестьянскими движениями.

Выбрать комиссию для пересмотра дел заключенных в тюрьмах и концлагерях.

Упразднить всякие ПОЛИТОТДЕЛЫ, так как ни одна партия не может пользоваться привилегиями для пропаганды своих идей и получать от государства средства на эти цели. Вместо них должны быть учреждены с мест выбранные культурно-просветительные Комиссии, для которых средства должны отпускаться государством.

Немедленно снять все заградительные отряды.

Уравнять паек для всех трудящихся, за исключением вредных цехов.

Упразднить коммунистические боевые отряды во всех воинских частях, а также на фабриках и заводах разные дежурства со стороны коммунистов, а если таковые дежурства или отряды понадобятся, то можно назначить в воинских частях с рот, а на фабриках и заводах по усмотрению рабочих.

Дать полное право крестьянам над всею землею так, как им желательно, а также иметь скот, который содержать должен и управлять своими силами, то есть не пользуясь наемным трудом.

Просим все воинские части, а также товарищей военных курсантов присоединиться к нашей резолюции.

Требуем, чтобы все резолюции были широко оглашены печатью.

Назначить разъездное бюро для контроля.

Разрешить свободное кустарное производство собственным трудом.

Резолюция принята бригадным собранием единогласно при двух воздержавшихся. Резолюция принята подавляющим большинством всего гарнизона Кронштадта. Резолюция была оглашена на общегородском митинге 1 марта в присутствии 16000 граждан и принята единогласно.

Трудно отделаться от впечатления, будто эти требования не входят в число 51 пункта шахтеров, бастовавших в 1989 году, или в программы леворадикальных народных депутатов СССР. Что ж, по словам историка В. О. Ключевского, специфика русской истории–в ее поразительной повторяемости. Но о чем, собственно, говорит «повторяемость»? Не о том ли, что, вопреки отцу диалектики, все у нас течет, но ничего не меняется?..

Однако ныне, спустя более шести десятилетий, после многих хитросплетений политики, выясняется, что «дьявольская хитрость истории» состояла отнюдь не в том, чем пытались прикрыться отцы террориады. Что в реальности значит «правее или левее большевиков» или сползание к «буржуазному режиму»?!

Речь-то на самом деле (как мы видим из документов, и не только Кронштадтского мятежа) шла о демократических требованиях выборности, действительной (не на словах) демократии, о протесте против тотального партийного террора.

Так исторически появился нэп...